И, согласно своему обещанию, «бедняжка» в тот же вечер стоит на углу Главной улицы в Клойстергэме, любуясь издали островерхими крышами Женской Обители и развлекаясь чем может в ожидании девяти часов, когда, по ее расчетам, очередной дилижанс должен доставить интересующего ее пассажира. Под покровом темноты ей нетрудно удостовериться, так это или не так; и оказывается, что так: пассажир, которого она поклялась не упускать, высаживается вместе с остальными.
— Ну, теперь посмотрим, куда ты денешься. Иди!
Она говорит это в пространство, но можно подумать, что ее приказанье достигло его ушей, — так послушно шагает он по Главной улице, пока не доходит до арки над воротами, а тут вдруг исчезает. Бедняжка ускорила шаг, она почти по пятам за ним вбегает под арку, но здесь ее взгляду представляется по одну сторону лишь пустая каменная лестница, а но другую распахнутая настежь дверь, за ней комната со сводчатым потолком и большеголовый седовласый джентльмен, который сидит за столом и пишет, одновременно зорко оглядывая прохожих, как будто он сборщик дорожной пошлины (хотя вход сюда явно бесплатный).
— Эй! — говорит он негромко, видя, что она остановилась. — Кого вы ищете?
— Тут сейчас прошел один джентльмен, сэр.
— Прошел, верно. Что вам от него нужно?
— Где он живет, не знаете?
— Где живет? А вон напротив. По той лестнице.
— Вот спасибо тебе, милый. Да ты потише говори. Шепотком. Как его звать-то?
— Фамилия — Джаспер. Имя — Джон. Мистер Джон Джаспер.
— А какое его занятие?
— Занятие? Поет в хоре.
— В горе?..
— В хоре.
— Это как то есть?
Мистер Дэчери встает из-за стола и выходит на порог.
— Знаете вы, что такое собор? — спрашивает он шутливо.
Женщина кивает.
— Ну и что же это такое?
Она озадаченно смотрит на него, в тщетных поисках удовлетворительного определения. Но тут ей приходит в голову, что легче просто показать на самый предмет, который сейчас маячит поодаль, резко выделяясь черной своей громадой на густо-синем ночном небе среди чуть поблескивающих ранних звезд.
— Правильно. Пойдите туда завтра в семь утра — и вы увидите мистера Джона Джаспера и услышите, как он поет.
— Спасибо, милый! Вот уж спасибо!
Злобное торжество, с которым она произносит эти слова, не ускользает от вниманья пожилого холостяка без определенных занятий, мирно живущего на свои средства. Он окидывает ее быстрым взглядом, закладывает руки за спину, как то в обычае у мирных старых холостяков, и лениво бредет рядом с ней по каменном дорожке в ограде собора, где звук их шагов будит многоголосое эхо.
— А если хотите, — говорит он с кивком в сторону арки, — можете хоть сейчас пойти к мистеру Джасперу на квартиру.
Она смотрит на него с хитрой улыбкой и отрицательно трясет головой.
— А-а! Не хотите, стало быть, с ним разговаривать? Она опять молча трясет головой и складывает губы для беззвучного отрицания.
— Ну так можете любоваться им на расстоянии, по три раза в день, коли есть охота. Но стоило ли ради этого приезжать так издалека?
Она быстро вскидывает на него глаза. Если мистер Дэчери рассчитывал, что она так сейчас и проболтается, откуда приехала, то он слишком понадеялся на ее простоту. А она, может, похитрей его. Впрочем, приглядевшись к нему, она решает, что он не повинен в столь коварном умысле. Очень уж сам он прост по виду. Разгуливает себе, подставляя ветру свои седые космы да побрякивает мелочью в кармане. Видно так, от нечего делать, к ней привязался.
Но звон монет раздражает ее алчный слух.
— Добрый господин, что я у вас попрошу. Не поможете ли мне заплатить за ночлег и за обратную дорогу? Я ведь бедная, очень бедная, да еще и больная, кашель меня замучил.
— Вы, я вижу, хорошо знаете, где Номера для проезжающих, прямо туда идете, — добродушно говорит мистер Дэчери, все еще побрякивая мелочью. — Часто здесь бывали?
— За всю жизнь один раз.
— Да ну? Неужели?
Они уже подошли к Монастырскому винограднику. Вид этого пустыря напоминает женщине о том, что с ней когда-то здесь случилось и что, как ей кажется, может послужить для ее спутника назидательным примером. Она останавливается и говорит с жаром:
— Вы, может, не поверите, а вот на этом самом месте один молодой джентльмен дал мне три шиллинга шесть пенсов. Я вот тут на траве сидела и так-то раскашлялась, прямо дух вон. А он подошел. Я попросила у него три шиллинга шесть пенсов, и он мне дал.
— А не слишком ли это смело — самой назначать сумму? — говорит мистер Дэчери, все еще побрякивая мелочью. — Ведь это как будто не принято, а? Молодому джентльмену могло показаться, что ему вроде как бы предписывают? А?
— Слушай, милый, — вкрадчиво говорит женщина, наклоняясь к его уху, словно доверяя ему тайну, — мне эти деньги нужны были на лекарство, которым я и себя пользую и другим продаю. Я ему объяснила, и он мне дал, и я честно все на это потратила, до последнего грошика. И теперь мне столько же нужно и на это же самое, и ежели ты мне дашь, я честно на это потрачу, все до последнего грошика, вот тебе крест!
— Какое лекарство?
— Я с тобой по-честному поступлю, что сейчас, что после. Это опиум, вот что.
Мистер Дэчери, вдруг изменившись в лице, вперяет в нее острый взгляд.
— Опиум, милый, вот это что. Ни больше, ни меньше. И скажу тебе, к этому зелью все несправедливы, все равно как, бывает, к человеку: что о нем дурного можно сказать, это все слышали, а что хорошего — про то никто и не знает.
Мистер Дэчери начинает медленно отсчитывать деньги. Жадно следя за его пальцами, женщина опять заговаривает о том случае, который выставляет ему как пример для подражания.